Сергей Бодров: «Я верю в судьбу»

Он любит простые слова и вещи. В нем нет фальши. Он редкий для нашего кино человек. Пожалуй, он один такой. Свободный во всем - высказываниях, поступках, картинах. Для него нет условностей. И он со всеми, выбранными им для общения, - равен. В нем нет позы. Наверное, он был таким не всегда. Я знаю его четыре года, и за это время он не перестает удивлять - естественностью реакции на все происходящее. Сергей Бодров. Через черточку - старший. Нет младшего. Но он навсегда с этой черточкой, с этим грузом - старший.

Он только что закончил снимать фильм о молодых годах Чингисхана - “Монгол”, теперь сидит днями и ночами над монтажом в Лос-Анджелесе со специалистом, который монтировал “Матрицы”, - Бодров работает только с лучшими. И вот - вырвался на неделю в Москву.

- Принесите чайничек с чистой мятой, пожалуйста, - это он официанту в ресторане, где мы встретились. - Здесь нет чая, на который я подсел в Китае, - настоящий, зеленый, Те Гуанинь, поэтому прошу мяту, - поясняет Сергей Владимирович уже мне. - Я тут читал интервью с Пелевиным и узнал, что и он пьет такой чай - тоже подсевший на Китай человек. Когда правильно делаешь, то это медитация: нюхаешь, пробуешь, закрываешь глаза. И вводит в совершенно иное состояние. Медленнее, но больше, чем кофе, тонизирует...

- Раз в неделю мы устраивали выходной. А сейчас я вожу с собой маленький чайничек, чашечку, заварочку...

- Подсевший, подсевший. Китай меня всегда интересовал. Будущее за ними - точно. Детям надо учить китайский язык.
Я родился рядом - на реке Уссури. И всегда хотел туда поехать. Но туристом я не езжу - у меня на это нет времени. А тут - работа, и было очень интересно.

- Нет. Надо было границу пересекать. Я очень хочу домой съездить. На следующий год - обязательно. Там могилы дедушки, бабушки, которые меня вырастили. Хотя, наверное, все изменилось.

- Лос-Анджелес никогда и не был домом - так, место работы. Сейчас дом - там, в Аризоне, - место удивительное, и становится все лучше и лучше, как и предсказывал Кастанеда. Но я там бываю все реже и реже - две-три недели в году, отдохнуть-забыться, больше не получается: работа...

Река Уссури - это детство, я там жил до 12 лет. Дома нашего уже нет. Но у меня остались замечательные воспоминания, которые мне помогли очень в жизни. Там рай был.

- Одно сохранилось. Но я из него не стреляю.

- Сначала мы поехали в Монголию. С двумя близкими людьми - это Даши Намдаков и Гука Омарова. (Школьницей Гульшад Омарова снялась у Сергея Бодрова-старшего в его дебютной картине “Сладкий сок внутри травы” (1984), через год - в его “Непрофессионалах”. Потом они вместе придумали историю “Сестер”, режиссером которых стал Сергей Бодров-младший. А еще через пять лет Гука сняла “Шиzу”, где Бодров был продюсером. - ред.) Даши - наш художник. Он - скульптор известный. Он это все знает, все чувствует, потрясающе талантливый человек. Он бурят, но сам себя иногда называет монголом. А с Гукой у нас была такая договоренность: сначала я ей с “Шиzой” помогаю, потом она мне с “Монголом” - занималась поиском актеров.

Так вот, когда берешься за такое дело, надо вести себя очень прилично и, конечно, идти к главному шаману. Он разрешил: “Многие хотели картину снимать - и американцы, и кто-то еще, ни у кого не вышло, и только вы пришли ко мне - правильно сделали”. Потом обратились к ламе: Монголия же - буддийская страна. И ходили в буддийские места, как положено, с подношениями: барана резали, варили, лама проводил церемонию. Все равно было непросто снимать, но если б не пошли, думаю, было б гораздо хуже.

И к сценарию мы с Арифом Алиевым очень серьезно отнеслись. Меня лично очень вдохновил Гумилев - его догадки, предположения. А для монголов Чингисхан - бог, отец. Люди верят в его второе пришествие, что придет и всем воздаст по заслугам. Я думаю, ни у одной нации нет такого влияния на нее человека, который умер почти 800 лет назад.

- Чингисхан был очень терпимым человеком. И в религиозном плане, кстати, тоже - никого не заставлял отрекаться или принимать другую веру... А смотреть про себя картину всегда странно. Но я думаю, он бы не осудил. (Улыбается.)

- Конечно, надо отнестись с уважением к этим людям, к их культуре, к их религии. И своя режиссерская позиция должна быть, как и страсть к делу. Поэтому в деле я был очень жесткий. В самой Монголии, кстати, мы не стали снимать, потому что с монголами не нашли общий язык. Зато после того, как закончили, из Монголии раздался звонок - президент захотел с нами встретиться. Когда мы приехали, я ему показал фотографии, кусочки съемок - а у нас потрясающие монгольские дети снимались, главная героиня - студентка факультета журналистики из Монголии, да и президент Монголии окончил Литературный институт в Москве, у него замечательный русский язык (лучший пушкинист в Монголии. - ред.), - и он все понял. В разговоре кто-то из монголов сказал: “Чего-то не хватает - степей, зелени, травы монгольской”. Президент говорит: “Какая трава? У мальчика отец умирает. Конечно, там пыль должна быть, песок - библейское начало”. Меня это очень порадовало. Я уверен, что когда искренне что-то делаешь, всегда все налаживается и находишь общий язык.

- Иногда есть страсть, иногда - азарт. А это не одно и то же. На “Кочевнике” был азарт. На каких-то других - мол, я это не делал, я хочу попробовать. Никогда не было расчета.

- Безусловно. Еще какой. Я получил от этой картины огромное удовольствие - снял ее быстро, в сжатые сроки. Я вообще считаю, что она вышла очень приличная.

- Когда снимал, не думал про себя - думал, как это снять. Иногда - да, я примеряю на себя истории, которые снимаю. Но в данном случае - нет. Если спросить меня сейчас, то я приблизительно знаю, что я буду делать. Главное, я буду абсолютно спокоен - я не боюсь этого. Раньше - да, боялся. Теперь - нет.

- Когда-то какие-то гадалки предсказывали. Не помню всего, но предсказывали долгую жизнь.

- Для меня это была очень важная картина, которую я давно хотел сделать. Она, кстати, очень хорошо прошла в Японии, где для людей сама ситуация понятная. В России был лимитированный показ. И я встречался с тем, что про нее говорили: женская картина. А мужики... Я думаю, что чисто профессионально ошибся: надо было с самого начала объяснить правила игры. То, что для меня совершенно естественно - сама история превращения, - для мужиков было непонятно.

- Наверное. Женщины - более восприимчивый зритель, они более тонкие, лучше чувствуют. Но “Монгол”, думаю, будет мужское кино. Хотя там есть история любви. Но есть и сильный герой, есть экшн, есть эффектные сцены боев. Мужчины, думаю, тоже останутся довольны. (Смеется.)

- Она возникла сама. Я ее не искал. Это произошло в его жизни (Чингисхан всю жизнь любил Борте, с которой его помолвили, когда ей было 10 лет, а ему - 9. Когда они выросли, ее похитили, и он повел за ней войско в 40 тысяч человек. - ред.). И мы ее в фильме очень тщательно разработали...

Да, с девочкой, что Борте уже взрослую играла, была история. У нее случился серьезный приступ аппендицита. А мы черт-те где - шесть часов до ближайшей больницы, плохая дорога. Мы вызываем шамана, девочка звонит своему ламе в Улан-Батор, приходит местный лама, китайский доктор, монгольский доктор. Не знаю, кто больше внес свою лепту, но они сняли приступ.

- Конечно.

- Да, случаются странные вещи. Когда “Кочевник” начали снимать, я был в Казахстане. Начал режиссер Иван Пассер - милый человек и очень интересный чешский режиссер, друг Милоша Формана, из чешской новой волны, уехал в Америку, учил, делал телевизионные фильмы. Я его знал, мы встречались, он был членом жюри где-то, где мне дали приз за “Кавказского пленника” - приз очень важный, потому что денежный - 20 тысяч долларов, которые тогда были для меня очень кстати. (Улыбается.) Я приезжал к Ивану на площадку и видел, как ему тяжело снимать эту картину - не его материал, да и возраст сказывался. Он пошутил: “Сережа, давай неделю ты будешь снимать, неделю я”. Так и случилось - когда он уехал, мне пришлось снимать даже больше половины. Вот судьба.

- Скорее, я верю в судьбу. Все, что в моей жизни происходило, я верю, что это судьба. Не все, конечно, можно объяснить, но какие-то вещи - понятно, что это - судьба. То, что случилось с Серегой, - это же судьба. Это не случайность...

- Редкий режиссер интересуется кем-то, кроме себя, не говоря уже о внимательном отношении к молодежи. Вы как раз то исключение. На премию “Триумф” вы предложили молодого режиссера Сергея Лобана с его фильмом “Пыль”, не будучи с ним даже знакомым.
- Я верю в молодежь и всячески стараюсь поддержать вне зависимости от того, знаком я с человеком или нет. Мне это нравится. Я считаю, в кино должно быть как можно больше молодой, свежей крови. Я - большой поклонник Вырыпаева, “Эйфория” его мне очень понравилось. Такими и должны быть дебюты - явными, точными.

- Если бы все сбывались, было б очень скучно. Из тех, что я хотел, - фифти-фифти.

- Мне кажется, это хорошая история. Она встретилась с медведем, который мог превращаться в человека. Они полюбили друг друга, и ему пришлось убить ради любви. Любовь - это доверие. Это сложно, трудно, но это действительно так.

- Но я действительно верю, что мы живем не один раз - может, я в прошлой жизни был зверем и, может, в следующей окажусь зверем. Верю в превращения. Не странный для меня вопрос. Не то чтобы мне хотелось - я думаю, от тебя не зависит, в кого превратишься: ты не выбираешь, это твоя судьба. Просто люди не понимают (смеется), но во что-то они точно превратятся. Наверное, все зависит от того, как ты живешь эту жизнь.

- Вы верите в судьбу, и при этом вы человек, не плывущий по течению, - вы все время совершаете переломные поступки. Вы объехали всю страну, будучи журналистом в “Крокодиле”, потом - ВГИК, сценарии, затем - режиссура, работа за океаном, фильм в Африке...
- В жизни нужно делать решительные поступки. Каждый день приходится выбирать - иногда по мелочи, а иногда серьезно, - с кем жить, с кем не жить, остаться с человеком или уйти.

- Конечно, мучает. Но я не скажу за всех мужчин: я не знаток мужской психологии.

- Думаю, что да. Она меня больше интересует. Мне кажется, с мужчинами все понятнее и проще. Нет?.. Я и дружу-то больше с женщинами. Мне с ними интереснее. Может, потому что мы разные. (Смеется.)

- Да это не такой важный поступок. Люди ездят на работу из Раменок в Москву, а тут оказалось, что можно ездить на работу из Москвы в Америку. Когда я жил на Дальнем Востоке и знал, что через океан - Америка, мне и в голову не приходило, что я там никогда не буду. У меня был замечательный товарищ Юра Дверник - мы учились в одном классе и хотели стать моряками, чтобы уплыть.

Юра стал моряком, он первым прислал мне открытку из-заграницы, из Сингапура. А когда у меня появилась возможность не переплыть, а перелететь через океан, конечно, я это сделал. (После того как фильм Бодрова “Кавказский пленник” получил номинацию на “Оскар”, ему тут же предложили в Голливуде работу. - ред.) Я же не уезжал, как когда-то люди эмигрировали, рвали всё - у них отбирали квартиры и паспорта. Я уезжал всегда с обратным билетом - и мне это очень помогло: знал, что я всегда могу вернуться. (Смеется.) И получилось: я стал работать там. А когда стало менее интересно, вернулся.

- Это хороший вопрос. Да, я три лета подряд снимал, теперь монтирую. Тяжелые, что там говорить, съемки. Изнуряющая работа, погода - солнце, пыль, ветер, холод, жара - всё вместе. Два последних года помогала китайская медицина. Там есть даосский монастырь “Белое облако”. Врач-монах сначала по пульсу слушает и говорит: “Много огня” или “Мало огня”. Мне он сказал: “Много огня”. И выписал травы. Иголки и массаж еще китайский. Это необходимость. Надо много работать, и это приводит тебя в порядок. Нельзя много огня - надо, чтобы потише было, чтобы баланс был.

- Ну, не записалось и не записалось. (Смеется.)

MIGnews.com.ua