Александр Ройтбурд: «Катарсис пока еще никто не отменял»

«Саша Ройтбурд — это современный художник», — повторяла журналистка Зина Пидалькина, блуждая по темным подольским улицам в поисках Почайнинской. Где-то здесь жил герой, где-то в вышине была его мастерская.

 Напоминали освещенные фонарями старые жилые дома Подола любимый Зинин город Одессу, а причудливые образы картин Ройтбурда — теплую землю ранней осени. С ее шершавой листвой, непостижимой благости. Так и добрела в раздумьях Пидалькина до квартиры Александра. Глаза ее были полны любопытства, сердце — предчувствий.

Разговор с украинским привкусом

(Иронично оценив серьезный настрой Зины.) Вот так? Сразу? Закурю сигарету и отвечу. (Задумчиво наполняя пространство дымом.) Народу не нужно искусство. Традиционные функции искусства — сакральная, идеологическая, дидактическая, декоративная, документирующая, информационная, развлекательная и прочие — к ХХI веку одна за другой атрофировались. Их гораздо эффективнее обслуживают фотография, кино, телевидение, Интернет, массовая культура. Последняя из остающихся функций — производство имиджа. Но и здесь искусство сталкивается с конкуренцией со стороны той же рекламы.

К примеру, в средние века в искусстве доминировала сакральная функция. Это было время расцвета иконописи. Иконопись существует и сегодня, но, в отличие от времен Андрея Рублева, она более не является частью актуальной культуры, превратившись в некую рудиментарную область. Хотя и в наши дни, наверное, есть великие иконописцы.

А.Р.: Приходя на выставки современного искусства, никто сегодня не ищет встречи с откровением, не ждет коррекции своих взглядов, своей социальной, общественной, нравственной позиции. Единственное, что еще работает, — это уникальность художественного жеста, произведения, которая не нивелируется никакой тиражируемостью «в эпоху технической воспроизводимости». Искусство, по китайскому определению, — это «незаинтересованное удовольствие». Чем более оно «незаинтересовано», тем больше оно искусство.

А.Р.: Лет восемь тому назад вышел роман Виктора Пелевина «Генерация Пи». Там был эпизод, когда главного героя пригласили креатором в рекламное агентство. Он спросил: «Творцом что ли?» Ему ответили: «Творцы нам тут на х.. не нужны. Нам нужны креаторы». Сегодняшним обществом более не востребована фигура художника — творца, пророка, гения. И в сегодняшнем институциализированном искусстве такой фигуры не предусмотрено.

Творчество вытеснено «креативом». Заполняя резюме для приема на работу, не забудьте в числе своих личных качеств указать «креативность» наряду с исполнительностью и коммуникабельностью. «Гениальность» из этого ряда выпадает. Средний класс порождает спрос на средние ценности. К счастью, это проблемы общества и искусства, а не художника. Рок-н-ролл мертв, а я еще нет. Искусство умерло — художники остались. Из постсоветских стран сегодня в Украине самая дремучая энергия отторжения современного искусства…

(Перебивая художника.) Я бы сказала, что в Украине никакое искусство не востребовано.

(Ухмыльнувшись.) Это не так. Здесь востребовано консервативное, охранительное искусство. По сути, это перелицованный совок. Искусство по инерции прозябает в той же позиции, в которую его поставил еще товарищ Сталин, — в сфере обслуживания идеологии. Идеология, правда, сменилась, но обслуживание продолжается. Вместо коммунизма — «высокая духовность» и «национальные ценности». У нас на ситуацию влияют личные вкусы высшего руководства — предписанная любовь к фольклору и архаике. К тому же, сегодня в Украине искусство — заложник не слишком внятно и не всегда логично сформулированных критериев, что следует понимать под словом «украинское». Все втискивается в рамки, заданные национальной идеологией середины позапрошлого века, фактически сводящие украинскую культуру к сельской культуре. К этому добавляется языковая специфика. В итоге мы имеем анахроничную культурную модель, недостаточную привлекательность национальной культуры в глазах нации, комплекс культурной неполноценности и деформированную роль художника в обществе. Это симптомы национальной культурной катастрофы. Но все будет хорошо.

(Озадаченно.) Получается, что судьба художника и его роль в обществе напрямую зависят от президента?

Лет десять назад в Москве был очень резонансный конфликт между галеристом Маратом Гельманом и официозным скульптором Зурабом Церетели, любимцем московского мэра. Гельман тогда сказал, что дело не в том, какой у Лужкова вкус, — у мэра Парижа или Лондона вкус, может быть, не лучше, — а в том, что в цивилизованном государстве это никак не должно отражаться на культурной политике. В Украине патриархально-некомпетентное отношение к современному искусству возведено в ранг государственной политики. Получается странный разрыв. С одной стороны, победа оранжевой революции в Украине — это шаг в сторону стандартов, принятых в свободном мире. С другой, с точки зрения взаимоотношений искусства и власти, это шаг назад. Вспомните предыдущий режим. Президент Кучма был человеком, к счастью, глубоко индифферентным к искусству. Он любил выпить водки и попеть бардовские песни. Но он не предлагал свой вкус в качестве национального стандарта. Нынешний Президент — более образованный человек. Но я считаю, что его вкус должен оставаться его частным делом. Я согласен с евроатлантической интеграцией, но не с тем, насколько я должен любить трипольскую культуру.

А.Р.: (Ставя на стол пепельницу.) Во-первых, украинский художественный рынок находится в зачаточном состоянии. Во-вторых, в цивилизованном мире для существования художника предусмотрен режим государственного патронажа в виде стипендий, грантов, мастерских, государственных и муниципальных заказов, наконец, системы налогообложения, стимулирующей возникновение негосударственных фондов, финансирующих современное искусство.

Кроме того, история искусства сегодня создается одновременно с самим искусством — кураторами, критиками, галереями, музеями. И статус художника влияет на его рыночные позиции. В такой ситуации коллекционер, желающий приобрести произведение искусства, руководствуется не только критерием «нравится — не нравится». Он обращается к компетентной экспертизе, понимая, что произведение художника, имя которого войдет в историю искусств, завтра будет стоить гораздо дороже. У нас же история украинского искусства до сих пор существует в формате устного предания. Наш рынок работает вслепую. А художнику зачастую приходится трансформироваться под невзыскательный вкус покупателя. Хочу ли этого я? Не хочу. Но если меня не будет на рынке, что бы ни думали о моих работах специалисты, мои картины ничего не будут стоить.

Художник, если честно, никому ничего не должен. Но он имеет право «говорить о кактусах и цветах» и право «таранить зрителя». Искусство может ввергать в шок, а может и приятно щекотать… Стратегий много, и шок — одна из самых эффективных. Он переключает зрителя из режима рутинного, поверхностного восприятия в режим активного чувствования и переживания. Право на дзэнский удар палкой по голове — естественное право художника. Если угодно — его привилегия. Катарсис пока еще никто не отменял.

Зина Пидалькина