Алла Демидова: Могу себе позволить не нравиться тем, кто не нравится мне

Алла Демидова сбежала от юбилея, как всегда сбегает от торжеств в свою честь. А говорить ей комплименты - вообще пошлость.

- Я играла в Дельфах, одна, на семитысячном стадионе. Моноспектакль в постановке Терзопулоса. Там был Любимов. Он с некоторым удивлением сказал: "Алла, вы не растеряли профессию!"

- Никогда в жизни. Как я могла бы говорить в подобном тоне с человеком, который в его годы так держит театр?

- Вам нравится то, что он сейчас ставит?

- Я не комментирую это. Ему всегда надо работать с молодыми. Со сложившимися актерами ему труднее. Сейчас, когда оформился миф о Высоцком, многие не помнят, как они мучили друг друга и до какой взаимной ненависти доходили. Так же было с Филатовым, со Смеховым… Я вовремя ушла из театра. И не понимаю, почему остался Золотухин.

- Он более конформный?

- Но и я конформна, в том смысле, что избегаю конфликтов! Ему трудней, вероятно, он остро все воспринимает. Я прочла полное издание его дневников "На плахе Таганки" и поразилась: мы словно в разных театрах работали. Я столько не замечала! И слава Богу: там есть слова Любимова обо мне, которых я не слышала и не хотела бы слышать… Достала свои дневники и перечитала. И поняла, что помню совсем другое, не имеющее почти никакого отношения к жизни театра. Я предаюсь воспоминаниям редко и столь же редко думаю о будущем.

- Считается, что актеру полезно гуманитарное образование. Каково вам с техническим?

- Экономический факультет МГУ - это только кажется, что он связан с математикой, точным учетом… Политэкономия, даже советская, - это наука о динамике общества. О циклах его развития. О механизмах перемен. Политэкономия дала мне очень многое. Например, четкое и антимарксистское понимание, что великие общественные сдвиги происходят не по экономическим или производственным, а по иррациональным причинам. И не зависят ни от материальных причин, ни от человеческой воли.

- Таганка началась в оттепельное время как театр соцпротеста, на грани плакатности. Сегодня время далеко не столь гармоничное, а протеста не наблюдаем вовсе…

- Потому что не наблюдаем и общественного мнения.

- Почему?

- Для общественного мнения нужно общество. Оно не успело устаканиться: элита, формирующая его, не наросла. В 1970-е это мнение во многом формировалось театром. Актер был фигурой двойственной - с одной стороны, представителем "эскюсства", а с другой - послом зрительного зала, выразителем чаяний… Театр был формой публичного высказывания. А если актер еще и позволял себе некое подобие общественной позиции, хотя бы пассивной, не подписывал всякую дрянь, тогда он становился властителем дум и законодателем мод. Перестройка спутала все карты, уничтожила прослойку, ходившую в театры, и снизила статус властителя дум. Властитель передвинулся в подполье, а театр стал развлекать. Сегодня это заканчивается. Нужно еще года два… Если, конечно, стабильность сохранится, в чем я сомневаюсь.

Что касается отсутствия новой театральной эстетики, то это ведь тоже дело циклическое. Цикл примерно двадцатилетний. Иногда вмешиваются непредсказуемые обстоятельства вроде революции: к 1917 году Художественный театр был в кризисе. Революция вдохнула в него новую жизнь - и появились пьесы Булгакова, Иванова. Потом настала советская канонизация - и окончательное превращение МХАТа в музей отсрочилось. 20 лет просуществовал Театр на Таганке, и к концу 1980-х он тоже был на пороге радикальных перемен… Тут вторглась перестройка и опять спутала карты: русский театр в конце 1970-х начинал искать новое, и неизвестно, как бы все повернулось… Могли быть интересные варианты. Они и будут, но с опозданием.

- Ну хорошо, идет стабильность, жизнь успокаивается… Откуда же эта усиливающаяся тошнота?

- Нас накрывает волной сильного разочарования. Мы избавились от советского дуболомства, но вместо него набрали худшего, что есть в Европе. И вместо тупости и пошлости советской страдаем от западной. Самое отвратительное "от них" умножено на родную агрессию, в разобщенной стране она естественна. Я вожу машину с 1969-го и отлично понимаю все о человеке по манере его вождения. Москва занята бешеным самоутверждением - всюду локти, локти. Когда начались банкеты и презентации, я эти локти почувствовала с особенной остротой: люди ели - и одновременно держали оборону. Нечто подобное мы наблюдаем и сейчас в масштабе страны.

- А нет ли у вас ощущения, что советский проект был ориентирован на сверхчеловека, на сверхъестественное усилие? А сегодня мы топчемся на гноище, ничего от человека не требуем, потакаем худшему в нем …

- Ну, на сверхчеловека был ориентирован и фашизм. Вот поздний Ницше, уже на грани безумия, от сверхчеловечности отошел. Его опять стало привлекать сострадание, раскаяние. Может, уже заглядывая в бездну, он понял, чем сверхчеловечность грозит. Вот это устремление к точке НАД человеком русской культуре не очень свойственно, она как-то все больше двигалась вглубь. И вместо культа сильной личности формировала культ слабой, сомневающейся… Не думаю, что "советский проект" был здесь органичен.

- Для интеллектуалки вроде вас любовь - всегда унижение?

- По молодости я так думала. Это было то, чем я не владела, вроде наваждения. Я хотела, чтобы это скорей прошло, как болезнь. Потом научилась справляться. Почему это должно быть унижением для меня, если не было унижением для Ахматовой? Ахматова страшно мучилась, заболела раком кожи после того, как ее оставил Пунин, полюбивший другую. Ее челка в конце 1930-х прикрывала изуродованный болезнью лоб. Так же зависела она от Гаршина, который тоже бросил ее, Ахматову! Она не стеснялась зависимости, что уж мне. А сейчас это меня и не волнует почти.

- Трудно актеру без своего репертуарного театра?

- Молодому актеру он желателен. Когда на твоих глазах над ролью работает Смоктуновский, это что-то дает, согласитесь. Репертуарный театр дает возможность проследить динамику долго живущего спектакля: я 10 лет играла с Высоцким в "Гамлете". И видела, как менялась его игра: от страшного надрыва первых спектаклей до абсолютного внутреннего спокойствия позднего "Гамлета". Иное дело, что спектакль был ему труден чисто физически - непрерывные монологи…

- Почему он и прибегал к допингам, в том числе наркотического свойства.

- Это сейчас преувеличено, и не в этом было дело. Думаю, эта его болезнь, как и предыдущая - пьянство, была ему нужна для другого. Эта зависимость формировала чувство вины. А оно позволяло играть с особенной трагической силой.

- Кто-то из современных артистов внушает вам уважение или надежды? У кого есть настоящая техника?

- Техника есть почти у всех, это самое обидное. Стало трудно отличить артиста от имитатора - некую сумму технических приемов набрали все. Но большинство играют себя в предлагаемых обстоятельствах, а это неинтересно. Надо играть дистанцию по отношению к герою - умение увидеть его со стороны, целиком отстраниться, что ли… То ли у людей не хватает опыта, то ли времени.

"CN-Столичные новости"