"Лжемусульманские фанатики представляют собой аморфную силу"

Ваххабизм – это удел главным образом тех, кого обычно называют маргиналами.

Смесь социального недовольства коррумпированной властью и разочарования в традиционном исламе, власть поддерживающем, становится базой, на которой формируется ваххабитская община, а предельно жестокая тактика, которую используют силовые структуры, делает настроения членов общин все более радикальными.

Каким образом религиозные общины ваххабитов, вполне легальные в начале 90-х годов, стали организационной основой террористической деятельности, в интервью «Газете.Ru-Комментарии» объясняют ученые сектора народов Кавказа Института этнологии и антропологии РАН Абдулгамид Булатов и Сергей Арутюнов. Абдулгамид Булатов, научный сотрудник сектора народов Кавказа Института этнологии и антропологии РАН

– Абдулгамид Османович, Как изменяется положение на Северном Кавказе?

– Безусловно, положительным моментом можно считать спокойно прошедшую смену высшего руководства в Дагестане. Перед назначением нового главы было много прогнозов, в которых говорилось о возможном обострении ситуации, выступлениях недовольных решением руководителей местных этнополитических и этнокриминальных группировок.

Этого не произошло, поскольку выбор был сделан правильный. Сейчас руководство Дагестана предпринимает ряд шагов, направленных на улучшение ситуации в республике. Нужно не только военными методами бороться с терроризмом, но и понять, почему туда идут люди.

– Какова идеологическая основа терроризма?

– Со второй половины 90-х годов речь шла о том, что терроризм подпитывается из за рубежа. О ваххабитах говорили, что они имеют только долларовые интересы. Но это, мягко говоря, не полностью соответствует действительности. До 1999 года ваххабизм в Дагестане не был запрещенным направлением, и можно было видеть, как люди попадают под их влияние. Это происходит с человеком в состоянии духовного кризиса, когда он не находит себе места в современных ему реалиях, пытается найти для себя идеологическую опору. Ваххабиты все соотносят с Кораном, но это наиболее упрощенное понимание Корана.

Они понимают его аяты буквально, без учета контекста. Например, есть положения, в которых говорится, что, встретив язычника, нужно ударить его мечом. И, даже если язычник – член семьи, нужно его изгнать, порвать с ним отношения. Вместе с тем, в Коране есть предписание о том, что в религии нет принуждения, известны высказывания пророка Мухаммеда, не приветствовавшего жестокость и насилие по отношению к немусульманам. В переходные периоды истории, когда мусульмане будут обращаться к гуманистическому потенциалу ислама, понимая, что радикальные положения связаны с существовавшей в период формирования учения необходимостью мобилизовать силы для борьбы с врагами.

Но какая-то часть сторонников в силу особенностей восприятия будет все понимать максимально упрощенно. Авторы, взгляды которых можно отнести к ваххабизму, известны еще с XIII века. Фундаментализм в исламе, как и в любой другой религии, – закономерное явление в ее развитии, как охранительная реакция на модернизацию, которая неизбежно появляется с течением времени.

Когда полтора десятка лет назад ваххабизм появился на Северном Кавказе, в нем оформились три основных направления – это умеренный ваххабизм, радикальный и промежуточное направление, находившееся между этими двумя полюсами. Умеренных ваххабитов возглавлял Ахмад-Кади Ахтаев, который скоропостижно скончался в 1998 году. Знавшие его ученые говорили о нем как об очень образованном человеке. Он выступал против насилия, за мирное сосуществование и поиск общего языка с представителями традиционного, тарикатского ислама.

После его смерти возобладало крайнее направление. Умеренное направление сошло на нет, а те, кто занимал промежуточную позицию, частично ушли к радикалам, а частично просто отошли от участия в организованной деятельности.

Первоначально ваххабизм брал вполне справедливой социальной критикой.

Его последователи выступали против деятельности коммерческих банков, которых в середине 90-х гг. в одной Махачкале было больше полутора сотен, в своих селениях запрещали торговлю алкоголем и противостояли распространению наркотиков. Такого рода действия вызывали недовольство лидеров местных этнокриминальных группировок. В ваххабитских общинах действовали эгалитарные принципы, что так же, как и социальная критика, первоначально привлекало часть молодежи.

После 1996 года в деятельности ваххабитов произошел перелом, связанный с переходом к террористической деятельности, чему способствовала и поддержка со стороны Чечни. Подобная деятельность оттолкнула часть городских ваххабитов. 1999 год привел к военному разгрому ваххабитов и запрещению их деятельности. Но протестный потенциал, хотя и в меньшей степени, чем раньше, сохраняется, и основная причина его социальная.

Если ситуация в республике и на Кавказе в целом будет меняться к лучшему, то база ваххабизма будет неуклонно сужаться.

Ваххабизм не может утвердиться на Кавказе по двум основным причинам Во-первых, ваххабиты не принимают национальных различий, что не соотносится с возросшей ролью национального фактора на Кавказе в постсоветский период, особенно в вопросах, связанных с властью. Во-вторых, они не принимают традиционную культуру, ислам же везде, где он укоренялся, и на Кавказе в том числе, вбирал в себя местные обычаи, традиции.

 Такой синтез и формировал реальное лицо местного ислама. Это два ключевых момента, которые резко сужают социальную базу ваххабизма, отсекая от него основную массу населения. Поэтому ваххабизм – это удел главным образом части молодежи, утратившей связь с традиционной культурой и не принимающей современных реалий, т. е. тех, кого обычно называют маргиналами.

– Чем можно объяснить утрату позиций традиционного ислама?

– Представляется, что правильней говорить не об утрате его позиций, поскольку большинство мусульман все-таки остаются на них, а о существующем расколе общества, одним из идеологических проявлений которого в крайней форме является ваххабизм.
В годы советский власти очень ограниченный круг священнослужителей исполнял некоторые обряды, связанные в основном со свадьбой и похоронами. Было небольшое количество мечетей.

Для основной массы людей ислам был частью традиционной бытовой культуры. Грамотных и образованных священнослужителей было очень мало. В тоже время в полуподполье в горном Дагестане сохранялся суфийский ислам, наиболее утонченное, закрытое направление этой религии. Суфийские общины были небольшими и занимались сугубо мистической практикой.

Происходивший с конца 80-х – начала 90-х гг. процесс возрождения ислама потребовал грамотных священнослужителей. Кадры быстро готовились за рубежом, их образование не учитывало местных особенностей.

Это наряду с резко ухудшившимся в результате реформ начала 90-х гг. положением основной части населения тоже создавало условия для распространения ваххабизма.

В борьбе с ваххабизмом власть вынуждена была искать опору в так называемом традиционном исламе суфийского толка, который также был объектом критики ваххабитов. Местное духовенство, которое в начале 1990-х гг. достаточно самостоятельно вело себя по отношению к светской власти, раньше нее поняло опасность для себя новой идеологии и само стало искать ее поддержки. В ходе борьбы с ваххабизмом произошло изменение характера суфийских общин.

С одной стороны, они стали разрастаться и становиться массовыми, с другой, изменился их социальный характер: в прошлом суфизм, несмотря на закрытость суфийских общин, в целом выступал в качестве народной религии, а со второй половины 1990-х гг. среди местной элиты становится престижным быть последователями кого-либо из местных суфийских шейхов. Это придает суфизму теперь определенный элитарный характер не только в духовном смысле (как это изначально подразумевается в любом мистицизме, в том числе и мусульманском), но и в социальном плане.

Эти два момента приводят к определенному обмирщению и политизации местного суфизма.

Сейчас много вопросов вызывает тактика борьбы с терроризмом, когда для захвата нескольких экстремистов в густонаселенных районах города проводится штурм с использованием бронетехники, огнеметов, гранатометов, что приводит к большим разрушениям и ставит под угрозу жизнь мирных жителей. Это больше похоже не на полицейскую операцию, а на войсковую.

Полицейские меры нужны, потому что те, кто вступил на путь террора, с него не сойдут, но для того, чтобы предотвратить появление новых террористов, нужны не полицейские акции. Самое главное – нужно улучшать социально-экономическую ситуацию.

Сергей Арутюнов, заведующий отделом народов Кавказа Института этнологии РАН

– Сергей Александрович, как изменилась ситуация на Северном Кавказе за последние полгода – год? Усиливается ли террористическая угроза?

– Лжемусульманские фанатики представляют собой аморфную силу, деятельность которой, однако, направлена на создание мирового халифата. Например, в тридцатые годы XX века мировой фашизм был достаточно разнороден и аморфен, но, тем не менее, такое явление, как мировой фашизм, существовало. Точно так же существует мировой исламизм с целым рядом организационных центров.

«Хезболлах» и Ахмадинеджад – это Гитлер и Муссолини нынешнего дня, а то, что делается по отношению к ним, это Мюнхен нынешнего дня. Слава богу, в России нет таких сопливых лево-либералов, как на Западе, которые бы говорили о каком-то мире и взаимопонимании с этими фанатиками. Те, с кем еще мог быть какой-то мир и взаимопонимание, умеренные сепаратисты типа Масхадова, уничтожены. Сейчас на Кавказе уничтожены центральные организации террористов. Это одновременно и хорошо, и плохо.

С одной стороны, терроризм организационно ослаблен, с другой стороны, нет мало-мальски нормальных людей, с которыми можно было разговаривать хотя бы так, как израильтяне говорили с Ясиром Арафатом.

Существуют только группы отморозков.
Уничтожение террористических центров и крупных банд боевиков происходило вне всяких правил. Так же, как это делалось, например, в Сальвадоре. Такая политика вызывает озлобление если не у всего народа, то у его значительной части. Среди тех, кого мы с долей условности называем ваххабитами, не все хотят быть террористами. Многие хотят, как последователи течений других религий, просто исповедовать веру по своим правилам, но им и этого не дают.

Если беременную женщину со словами «вот родишь еще одного ваххабита» бьют по животу за то, что она ходит в мечеть, если тащат в милицию и там пытают родственников ваххабитов или тех, кого видели с ваххабитом в кафе, то, конечно, люди и их родственники станут террористами просто по закону кровной мести.
Представители силовых структур по-разному смотрят на свои задачи и на пределы «беспредела», возможные для решения этих задач.

Сейчас уже идет война между озлобленной частью народа и силовыми структурами.

В этой войне нет генералов, в том смысле, что нет единой стратегии и единого плана. Акции террористов не направлены против простых людей, они даже не направлены против финансово-криминальной верхушки. Они направлены именно против силовиков.

– Меняется ли отношение власти к традиционным исламским общинам?

– В Дагестане, в отличие от Кабардино-Балкарии или Адыгеи, официальный ислам пользуется поддержкой власти и сам оказывает ей поддержку. Но именно потому, что народ знает, что власть очень сильно коррумпирована, он не доверяет и поддерживающим власть исламским клирикам.

Но в республике есть и другие духовные лидеры. Никто не скрывает, что в правоохранительных органах много мюридов шейха Саида-Аффанди Черкеевского. Он пользуется огромным влиянием. Пока то, что он делает, не идет в разрез с тем, что он проповедует. Как любой суфийский шейх, он проповедует антиваххабизм. Эти направления в исламе столь же враждебны друг другу, как протестантизм и католицизм во время реформации.

– Как происходит формирование ваххабитской общины?

– Его можно очень четко наблюдать в селе. В селе есть две мечети, в одной службу ведет старый, малограмотный, но традиционный мулла, который считается с местными обычаями, не настаивает на буквальном следовании шариату. Это тип, похожий на нормального сельского попика в России XIX века. Особенным авторитетом он не обладает, но и вреда не причиняет. На другом конце есть пусть не официальная, подпольная, но ваххабитская мечеть.

Там есть свой мулла, которого, может, муллой и не называют, но на самом деле он мулла, имам. Это молодой человек, побывавший в Катаре и Саудовской Аравии, там он года за два в отличие от неграмотного муллы овладел достаточно хорошо арабским языком. Он умеет читать Коран и понимает, что в нем написано.

Он знает не только Коран, но и сунну, знает правила, может сослаться на них при необходимости. Когда в селе умирает человек, то его на похороны приезжает 300–400 родственников и знакомых и семья умершего залезает в долги, чтобы купить пяток баранов и накормить приехавших хоть какой-то шурпой.

Традиционный мулла приходит, читает молитвы, хорошо, если он при этом Коран не держит кверху ногами. Одновременно приходит ваххабитский имам, молодой образованный и говорит: «Вы не мусульмане, а язычники, в Коране нет того, чтобы жрать на похоронах, что вы делаете. Нужно отдать дань памяти, мирно и тихо похоронить и разъехаться, не нужно никаких пирушек». Старики отвечают, что так делали их деды и прадеды и не ему, цыпленку, их учить.

Но какие-то люди понимают, что, может, он и молодой человек, но говорит-то он правильно, что обычаи дикие и разорительные и таких требований нет ни в Коране, ни в шариате, что Коран учит другому. Постепенно они становятся его сторонниками. Из них потом можно и боевиков навербовать.

– Как происходит радикализация общин и ячеек, они же не создаются как основа террористической организации?

– У имама может и не быть прямой задачи создать ячейку террористического подполья, хотя он, может, в душе им сочувствует. Во всяком случае, он идеологически окормляет протестное нонконформистское движение среди односельчан. В городах это происходит примерно также, но только в пределах квартала, а если город небольшой, то всего города.

Пока нигде у этих лидеров нет большинства, но растет число фанатически настроенных мусульман, которые намерены соблюдать все нормы шариата и сунны и которые видят свою задачу в малом, вооруженном джихаде (большой джихад – это самоусовершенствование, образование).

Причем в Коране ничего о малом джихаде нет. В глазах этих людей территория России выглядит как территория «дар аль-харб», территория войны, где угнетают мусульман, где мусульманам ничего не остается, кроме как с оружием в руках защищать свои права. Местная интеллигенция, скорее, сочувствует традиционному исламу или настроена атеистически, но ваххабизму никто не противостоит.

Нет такого, чтобы выйти и сказать, что у нас не дар аль-харб, а дар аль-ислам, где мусульмане могут нормально исповедовать свое вероучение. Если же кто-то и сказал бы, то ему не поверили бы, потому что в большинстве случаев это действительно не так.

– Как организованы исламские общины?

– Тарикатский ислам отчасти организован этнически. У аварского шейха мюриды аварцы, у табасаранского шейха мюриды в основном табасаранцы. Причем мюриды – это не только просто добропорядочные граждане, но, как я уже говорил, работники силовых структур.

На самом деле раздел между людьми безразличными к исламу или даже мусульманином, убежденным тарикатистом, последователем какого-то шейха, суфием, с одной стороны, и ваххабитом, с другой стороны, проходит по семьям. Бывают случаи, когда на этой почве сын может избить и убить отца. А уж случаев, когда родные братья оказываются в разных лагерях, и брат милиционер застрелил брата террориста, сколько угодно.

– Силовые органы в вашем изложении, с одной стороны, выглядят почти абсолютно изолированной корпорацией, с другой стороны, вы говорите о вилянии суфийских шейхов на милиционеров.

– Чаще всего милиционеру, вполне совковому по воспитанию, вдолбили, что ислам враждебен гражданской власти и гражданскому обществу. Кто же считает, что нужно 5 раз в день совершать намаз, либо дурак, либо (и скорее всего) злонамеренный ваххабит.
На Северном Кавказе нет даже крупицы правового государства, но какой-то минимум необходимо создать в ближайшие полтора- два года.

О новом главе Дагестана Алиеве говорят как о человеке порядочном. Он ничем не запятнан, но исполнители прежние. И Зязиков тоже не злодей, и он хотел бы сделать как лучше, и это даже не его вина, что получается как всегда. Пока же радикальные общины расширяют свое влияние.

ELCOMART Международная жизнь