Из парламентского «дневника»

Некогда один умный наблюдатель обратил внимание на следующее обыкновение в восточных семьях. Умирает ее глава. И родственники начинают искать причину, виновника смерти. В конце концов виновной оказывается невестка, не успевшая подать стакан воды умирающему...

Жесточайший национальный кризис, сотрясающий покамест еще не всю страну, но лишь стены ее парламента. Покамест только стены.

Захлебываясь, парламентские репортеры и присяжные знатоки политических интриг исчисляют причины. Ищут виновников. Тех самых, которые не успели подать украинской демократии спасительный фиал с целебным питьем. Или вот преподнесли самый что ни на есть щербатый стакан с политической отравой для нее. Имена уже известны.

Но что-то не сходится в тех комментариях. Носители соответствующих, вымученно громких имен что-то-де «не смогли» или вот что-то там «не сумели»... И тому подобное.

А отчего не смогли? И отчего не сумели?

Есть у одного индейского племени странный язык, навсегда изумивший лингвистов. Любой в нем глагол означаемое им действие непременно представляет в прошлом, настоящем и возможном будущем времени.

Может быть, это самый точный в человеческом опыте языковой сколок с человеческого времени, в котором те прошлое-настоящее-будущее всегда были, есть и будут в неразрывном единстве. Идеальное историческое время.

То есть наше настоящее — это как бы всегда заложник прошлого. Производное от него. Вроде бы трюизм. Но на самом деле зависимость всех нас, настоящих и «текущих», от него — устрашающа по своему причинно-следственному объему. Наше, «нынешних», самолюбие и самомнение, понятно, сопротивляется этой, на первый взгляд, тривиальной истине. Но, увы, она едва ли не пронизывает весь современный исторический состав, пришедший из прошлого.

Давайте еще раз, как говорят в Англии, посчитаем на пальцах...

«Мы», т. е. современная Украина, это еще и так называемая Средняя Европа. Во время оно вошедшая в состав нескольких соседних сверхимперий. Разной степени беспощадности, но именно империй. То есть образований весьма несентиментальных. И даже больше.

Но время — разбрасывать камни. XX век. Стены тех империй рухнули едва ли не в одночасье. На исходе Первой мировой. И в Средней Европе, от Финляндии до Албании, возникает внушительная цепь младогосударственных образований с ультрадемократическими конституциями. И такими же парламентами. С множеством политических партий, клянущихся на тех конституциях.

Все так. Да вот потом все не так. С конца 1920-х и далее все те страны, без исключения, превращаются из вполне демократических — во вполне недемократические. Полуавторитарные. Вполне авторитарные. Полуфашистские. Вполне фашистские. (За исключением Финляндии. Сохранившей все же свою демократию. Только вот в загадочном ее соседстве-союзничестве с гитлеровской Третьей империей... За исключением еще и Чехословакии. Также вроде бы сохранившей демократию. Только вот словаки и закарпатские украинцы сохранили весьма неприятные воспоминания о некоторой беспощадной специфике той демократии.)

Все остальное — даже слишком известно. Вскоре в то постдемократическое пространство с Запада вошел вермахт, а с Востока — Красная Армия.

Ту эпоху те страны выдыхают и поныне.

Украина, помнится, тогда не вошла ни в демократическое, ни в постдемократическое пространство. «Средней Европой» она попыталась стать попозже, лишь в 1991-м. Вкупе с Белоруссией и уже суверенной Россией.

Можно было ожидать, с точки зрения присяжных знатоков политического вещества, что страны эти, ввиду былого, столь тяжкого среднеевропейского опыта, не должны были повторить авторитарно-тоталитарно-фашизоидную драму опыта 1920—1930-х.

Нимало. Повторили и повторяем. И, похоже, собираемся повторять далее.

Так называемая «провинциальная диктатура» — она совсем рядом. «Белорусское чудо», — как нежно назвал его российский кинорежиссер-политик Станислав Говорухин. «Чудо», в точности повторившее польский и прибалтийский авторитарный опыт не столь уж отдаленных времен. Это — рядом.

Ну и, разумеется, российское политическое чудо. Ныне воспроизводящее тот опыт уже в сугубо национальном его преломлении. То есть с дополнением в виде колоссального опыта собственной своей несвободы. Всех ее времен. От династий Калит и Романовых до Сталина и «застоя».

Но не будем всматриваться в те кровавые соломинки в «чужих» глазах. Обратим взор на здешнее, украинское, тяжкое деспотическое бревно, к тому же еще все более и более тяжелеющее от одного политического сезона к другому. На здешнюю нашу несвободу. Во множестве ее местных, очень колоритных жанров. Партийно-политических ли, специально парламентских.

Парламент, по разумению конституции ли, упомянутых политических моралистов — орган и орган человеческой свободы. Но вот как раз парламенты в дичающей довоенной Средней Европе и становились стартовой площадкой тамошней несвободы. Да еще какой...

То, что произошло и происходит в украинском парламенте, до гротеска, — мучительно-точно — воспроизводит давнишние фашизоидные «парламентские» интриги. Не хватит книжной полки для описания соответствующих параллелей... Между прошлым и нынешним.

Захватить парламент! Либо силой, с помощью озверевших армии и полиции (а также гражданских, но военизированных волонтеров). Либо вот с помощью мгновенной метаморфозы «левого» в сторону отнюдь не «левую». Метаморфозы «демократического» — в фашистскую подворотню.

...Драма усугубляется за счет того, что в этом превращении парламента в опаснейшего авторитарного монстра принимают активное участие, увы, не только господа, в потемках своей, условно говоря, души относящиеся к самому институту парламентаризма как к несварению желудка, но, казалось, и самые искренние энтузиасты этого института. По своей наивности ли, а то и по «кое-чему» похуже собственно парламентарии превращаются в каких-то марионеток сценария, написанного вовсе не ими. Жаль этих протагонистов демократии, которым, как оказывается, беспощадно суфлирует не-демократия.

Жаль даже хорошо откормленных господ депутатов, не вмещающихся уже ни в свои отлично сшитые костюмы, ни в нормальные рамки нормальных социальных амбиций. «Все мое», — сказало злато». Пушкинская строка. Совершенно в строку того обезумевшего от своей жадности украинского капитализма. Чудовищно невежественного и при таких же чудовищных амбициях. Что ж, со временем эти господа свое получат. Только едва ли «оно» будет таким уж «своим».

Вспомним катастрофические концовки всех без исключения среднеевропейских биографий. Биографий господ, некогда затеявших нечто подобное, что происходит сегодня в украинском парламенте. Где авторитарный дракон среднеевропейской истории снова ударил своим мерзким хвостом.

Вадим Скуратовский,  «CN-Столичные новости»