– Что нового выяснило для себя правительство в результате инвентаризации объектов в Крыму?

– Минобороны входит в комиссию по инвентаризации, которой управляет Фонд госимущества. Сегодня все находится на этапе проверки, так что говорить об итогах рано. Если не будет проблем на высшем уровне, например, на уровне МИДа, то я полагаю, что через военные ведомства все проблемы мы решим бесконфликтно.

– Поясните, каким все-таки может быть механизм пересмотра цен за базирование российского флота в Крыму? Существует базовый договор, в рамках которого юридически пересмотр цен был бы крайне проблематичен.

– Знаете ли, нам нужно было сразу определяться: либо мы работаем по-братски, либо по-рыночному. По-братски не вышло. Цены на импортный газ, который имеет стратегическое значение для нашей экономики, предложено поднять чуть ли не в пять раз, я уже не говорю, что соглашения, которые были подписаны, до сих пор оставляют у большинства из нас много вопросов. Поэтому на отношения между двумя странами нужно смотреть в комплексе.

Если с подачи российской стороны решено перейти на рыночные принципы по газу, при этом получаем некую непрозрачную компанию-поставщика газа — ничего другого не остается, как переходить на эти же принципы во всех прочих сферах. Насколько поднимется стоимость и каким будет механизм пересмотра — это уже компетенция Минэкономики, Минфина и Госкомзема.

– Придя в Минобороны, вы стали активно реализовывать военную реформу. Расскажите, какой будет армия через пять лет?

– На уровне правительства были приняты разработанные нами два стратегических документа — это Программа развития вооружения и военной техники до 2009 года и Госпрограмма развития вооруженных сил до 2012 года. Оба документа дают представление о том, какими будут вооруженные силы к 2011 году.

Этот год станет рубежом, после которого будут вноситься лишь незначительные коррективы в численность и структуру ВСУ, то есть мы получим тот оптимальный режим функционирования армии, который обеспечит, с одной стороны, оптимальный уровень выполнения задач, с другой — баланс между нашими потребностями и возможностями нашей экономики.

В будущем ВС, как и сегодня, будут состоять из трех видов: воздушные, военно-морские и сухопутные войска. Их численность на рубеже 2011 года составит 143 тыс. человек. В них будет компонент соединений быстрого реагирования с очень высоким уровнем боеготовности. Это около 6 тысяч. Плюс 23 тысячи — силы быстрого реагирования. Этот компонент армии будет обеспечен людьми и техникой практически на 100%, включая запасы для ведения автономных военных или других операций, если вдруг потребуется применение армии в мирное время.

Вооруженные силы в 2011 году будут иметь не бумажный, а реальный резервный компонент. Это будут люди, которые будут проходить ежегодные сборы и тренировки. Их будет порядка дивизии, где-то 11-12 тысяч. Но главное — это будут военнослужащие из числа специалистов по самым наукоемким специальностям: технические специалисты высшего класса, военные аналитики, летчики, штабные офицеры, специалисты ПВО, военные моряки — это те, кто недавно уволился из армии, но способен быстро включиться и выполнять военные задачи.

– И, конечно же, к этому времени мы получим уже полностью контрактную армию?

– Я надеюсь, что к 2011 году армия и Минобороны будут освобождены от несвойственных им задач. В составе Минобороны будет минимальное количество предприятий, поскольку многое мы будем закупать у наших гражданских предприятий. Не будет никаких совхозов, не будет избыточного количества военных городков и баз арсеналов с ненужными боеприпасами, не будет десятков тысяч единиц избыточной, устаревшей и неработающей техники.

Думаю, что за несколько лет мы избавимся от такого явления, как бесквартирные офицеры. Если и дальше будем строить жилье теми же темпами, что и в прошлом году (когда было сдано 6537 квартир, то есть в 2,5 раза больше, чем в 2004 году и больше, чем за последние 10 лет), проблема будет решена. И в военных семьях мы получим нормальный психологический климат, а служба в армии станет престижным занятием.

– А на чем будет делаться упор в вооружении?

– Качественно улучшить эффективность армии придется не за счет развития отдельных компонентов, например, самолетов, танков или кораблей, а за счет систем, которые имеют мультипликативный эффект.

То есть современные средства связи и коммуникаций, современные системы управления войсками и оружием, новые системы наведения, новые средства разведки, которые позволят заранее спроецировать потенциальный конфликт и решить его дипломатическими или политическими методами. Предотвращение конфликта, по всем теориям, стоит минимум в 10 раз дешевле, чем «локализация» конфликтов в горячей стадии.

Если говорить о боевых платформах, то приоритетом для руководства Минобороны теперь будут в большей степени средства ПВО и новой авиации. В меньшей степени — наземные вооружения, например, танки. На море будет сделан упор на корабли класса «корвет», которые самостоятельно может производить наш ВПК.

Думаю, в ближайшее время будет принято решение по разработке многофункционального ракетного комплекса, также с использованием нашего ВПК, который заменит тактические ракеты, срок которых давно истек. Очевидно, здесь будет задействован весь потенциал «Южмаша», проект будет рассчитан на 6-8 лет — соответствующие указания были даны президентом на днях.

– Сегодня в Украине обсуждается возможность возврата стратегических ракет. Как вы можете это прокомментировать?

– У нас не будет стратегических ракет. Украина — внутри европейского континента, в окружении государств, которые не представляют угрозы широкомасштабной войны, так что задачи воссоздания стратегического ракетного, а уж тем более ядерного комплекса, я считаю, абсолютно неактуальна.

– Как вы считаете, насколько реально боеспособна наша армия по сравнению с соседями?

– Исходя из тех задач, которые сейчас на нее возложены, она вполне боеспособна. По советским меркам она считалась бы небоеспособной. Ведь в то время армия должна была быть готовой в любой день к ведению третьей мировой войны. Сейчас ситуация кардинально изменилась.

В нашей армии есть очень боеготовый компонент, который находится на постоянном боевом дежурстве, отслеживает все воздушное пространство, все прибрежные воды и готов включаться практически моментально. Мы проверяли наши войска в различных миротворческих операциях — часто они даже гораздо эффективнее, чем у стран-соседей, которые на содержание своих армий выделяют средства в несколько раз больше, чем мы.

– Хотелось бы немного о деньгах поговорить. Сколько нам нужно будет средств, чтобы армию так перевооружать и модернизировать?

– На 2006 год с подачи СНБО и президента в госбюджете предусмотрено 8,9 млрд. грн. Этой суммы достаточно для того, чтобы говорить о прорыве Вооруженных сил. Теперь они уже идут не на «проедание», а на развитие. Пока вопрос стоит совсем по-другому: сможет ли национальная экономика на фоне политической нестабильности, связанной с выборами, а также новых цен на газ, все это обеспечить?

У нас остаются вопросы, и они пока что не сняты. В бюджете заложены немалые средства, армия может их получить, а может и не получить. Позиция Минобороны в том, что, если эти деньги не поступят от реализации избыточного имущества, то Минфин должен предоставлять кредиты, дабы не срывать ключевые военные программы. Пока что, увы, этот вопрос не решен.

На последующие годы, начиная с 2007-го, мы закладываем военные расходы на уровне не менее 2% от ВВП. Пока не 3%, как записано в Законе «Об обороне», но это уже больше, чем было до сих пор — 1,3-1,5% ВВП. И 2% — это не прихоть, а плата за многолетнее недофинансирование ключевых программ модернизации техники и социальных проблем.

Теперь мы не можем, как страусы, прятать головы в песок и делать вид, что так будет и дальше. Иначе ключевые вооружения исчерпают ресурс, потом придется платить гораздо больше, чем 2% — до 10% ВВП. Либо попросту распускать армию.

– А каким будет место частного бизнеса в оборонных программах?

– Частный бизнес, как и сейчас, будет привлечен к решению оборонных программ. Минобороны заказывает и будет заказывать продовольствие. Материально-техническое обеспечение, решение задач утилизации, как и сегодня, будет проводиться на основе тендеров. Поэтому все частные структуры, которые имеют соответствующие мощности и лицензии, будут и дальше работать с армией.

Для наглядности: из того военного бюджета, который нам выделяется — 8,9 млрд. грн. — по самым скромным подсчетам около 4,5 млрд. грн. будут возвращены обратно в реальную экономику в виде рабочих мест, в виде платежей в бюджет через налоги, через заказы различных предприятий и т.д.

– Сейчас активно обсуждается идея референдума по НАТО. Как считаете, нужно ли посоветоваться с народом, прежде чем что-то предпринимать?

– Считаю, что референдум — это политическая игрушка в руках нескольких политических сил. Если говорить о НАТО, решение этого вопроса находится в компетенции Верховной Рады, президента и правительства. И эти госструктуры однажды свое слово уже сказали, когда была принята стратегия отношений с НАТО и Закон «Об основах национальной безопасности», где в качестве стратегической цели определена интеграция в НАТО.

За этот закон когда-то проголосовали и социал-демократы, и фракция Партии Регионов. Если и проводить такой референдум, то логичнее это делать тогда, когда будет решаться сам вопрос.

– А вы рассчитывали, что потеряет украинская экономика, в частности военно-промышленный комплекс, после вступления в НАТО и разрыва связей с российской «оборонкой»?

– Вежливо отвергаю саму постановку вопроса. Почему от вступления в НАТО страна должна терять или разрывать экономические связи с соседними государствами? Если соседнее государство исходит из интересов своих граждан, оно будет продолжать взаимовыгодное сотрудничество со страной-членом НАТО.

– А что именно выиграет наш ВПК и экономика в целом после вступления в НАТО?

– Экономический эффект для нашей «оборонки» напрямую зависит от того, насколько конкурентоспособна, технологична и привлекательна наша продукция. На самом деле это не зависит от того, в НАТО мы или нет. Среди стран НАТО есть такие, ВПК которых не смог предложить ничего интересного для Альянса, и на том был свернут. С другой стороны, если Россия производит интересные для стран НАТО образцы, они сегодня совместно разрабатываются во Франции, в Германии и в Италии. Для Альянса это не преграда.

«Оборонка» — это тоже бизнес, членство в Альянсе — не панацея для нее. НАТО не сулит стране экономический бум, здесь скорее срабатывают естественные экономические законы конкуренции.

– Что наш ВПК может предложить НАТО?

– В странах-членах НАТО военно-промышленный комплекс по большей части — это давно частный бизнес, который соблюдает денежные интересы. Бывает очень выгодный контракт с точки зрения правительств, но его отвергают бизнес-структуры. Работает другая система координат. В рейтинге потенциальной специализации Украине, очевидно, придется сделать ставку на те школы и разработки, где у нас традиционно мало конкурентов в мире — космонавтика, авиапромышленность, судостроение и производство танков.

То есть отрасли, в которых мы можем представить действительно конкурентные образцы. Но все будет зависеть от того, насколько руководители наших отраслей и конкретных предприятий будут изучать рынок, внедрять лучшие решения и устанавливать связи. Наше судостроение может производить гораздо больше кораблей, авиастроение — самолетов, а танковые заводы — танков.

Бюджет не сможет им заказывать столько, сколько необходимо для удержания технологических преимуществ в мире. Поэтому наша оборонка должна только искать для себя контракты по всему миру.

"Дело"