– В большей степени нужно говорить не о смене собственников, а о неком инвесторе, коим являюсь я. И теперь предприятия, которые являются акционерами "Интера", принадлежат другим собственникам.

 

– Нет. 61% остался у ассоциации "Деловой мир", 10% у "Пегас" и 29% – у российского ОРТ. Хотя ситуация контроля изменена.

 

– Ни Абрамов, ни Григоришин не имеют к этому ни малейшего отношения.

 

– Да.

 

– Я могу рассказать только о стратегии. "Интер" – на сегодняшний день это не просто канал, это огромная группа, которая разделена по разным направлениям и представлена разными компаниями.

 

В силу того, что я сегодня работаю в компании "Евраз групп", представленной на Лондонской бирже, я другой модели для развития бизнеса не вижу. Мне морально и стратегически ближе модель подготовки компании и вывода ее на IPO (initial public offering, то есть первичное размещение акций для публичной продажи). Это полный комплекс мероприятий, который, я думаю, мы сделаем года за три–четыре.

 

– Сейчас об этом рано говорить. Это будет обсуждаться с инвестиционном банком, который будет выбран для помощи в этом вопросе. Но на сегодня я могу сказать абсолютно точно: всю структуру и все свои действия я буду направлять на это.

Это значит понятные вещи: компания будет прозрачна, открыта, аудируема. И я надеюсь, что это само по себе снимет много вопросов, которые на сегодняшний день возникают с точки зрения собственности. Потому что вы знаете, что при выходе на IPO мы обязаны раскрыть собственность. То есть все вопросы, которые сегодня существуют, они все будут на поверхности.

 

– Мы взяли "Интер" в том виде, в котором это нам предложили. То состояние, в котором мы это все получили, не позволяет на сегодняшний день абсолютно открыто и точно, без структуризации показать то, кто и чем владеет. И причин здесь несколько. Они внутренние. С вашего позволения я говорить о них не буду. Но я уверен, что через абсолютно короткий промежуток времени ситуация изменится.

 

– Это ошибочное представление, потому что устройство группы в целом было на много сложнее. Я берусь утверждать, что по факту Игорю Плужникову принадлежал не такой большой пакет акций. А, соответственно, речь не идет о том, что я что–то покупал у Светланы Плужниковой. Там участвовали несколько десятков компаний.

 

– Это вопрос не ко мне, это к ней.

 

– Это коммерческая тайна. Все партнеры должны согласиться, что готовы раскрыть условия сделки.

 

– Вспомните, когда я был министром или когда был просто бизнесменом… Вероятно, это некая традиция украинской журналистики и политикума, что человек не может делать самостоятельные действия. Обязательно он должен делать в группе. Меня все время привязывали к кому–то.

 

– Этот вопрос крайне некорректен.

 

– Как доказывать обратное, я не представляю и не вижу в этом смысла! Это будет видно, когда состоится публичное размещение акций. Но я думаю, что это станет ясно и раньше, потому что будут видны действия самого канала. А соответственно, если будет видна какая–либо направленность его вещания, это будет говорить о том, что канал заангажирован.

 

А в моих планах такого точно нет. Я не собираюсь делать канал заангажированным, и я не собираюсь баллотироваться в парламент, опережая ваши мысли. Я не собираюсь возвращаться в украинскую политику! А это означает, что для меня основная задача – сделать канал коммерческим.

 

Для меня задача – чтобы это был мой бизнес–проект. Я абсолютно открыт для всех политических сил. С другой стороны, у меня будет целый набор принципов, которые уже на 90% обсуждены с коллективом, коллектив воспринимает такой подход. Это будет зафиксировано в документе "Принципы редакционной политики", который мы собираемся подписать с коллективом.

 

– Я могу назвать только принципиальные вещи, которые мы для себя прорабатывали. Не отдавать предпочтения, не иметь табу на лица, всегда иметь по поводу любого ньюса несколько точек зрения, выстраивать новости в соответствии с информационной наполненностью, повышать профессионализм журналистов.

 

Те вещи, которые были бы полезны и обществу, и мне как инвестору канала. Причина простая. Допустим, есть заявленная политика Украины – движение в сторону Европейского сообщества. Конечно же, канал должен уделять этому больше внимания.

Мы сейчас собираемся открыть корреспондентский пункт в Брюсселе. То есть у нас будет возможность взять комментарий по Украине у любого европейского политика. Информационная составляющая таким образом будет усиливаться.

 

– Сейчас информационную службу "Интера" возглавляет заместитель лидера СДПУ(о) Алексей Мустафин. Будет ли он отстранен от должности или будет ему поставлено условие какой–то аполитичности?

 

– Что касается Алексея, у нас с ним был достаточно длинный и непростой разговор, связанный с его присутствием в виде функционера одной из партий. С другой точки зрения, могу сказать, что Алексей – достаточно профессиональный человек.

 

Быть редактором на таком канале как "Интер" – далеко не простая работа. Мы с ним договорились о принципе, который положен в основу наших возможных взаимоотношений. Главное – это то, что он сможет аполитично относиться к этому, не навязывая, отстраняя свои политические взгляды от информационной политики.

Если это ему удастся занять исключительно профессиональную позицию – тогда я не вижу проблем с Алексеем. Если у него это не получится, я не вижу другого варианта… То есть он тогда должен сделать выбор.

 

– Ну, назовите это испытательным сроком. На самом деле, это наша с ним договоренность.

 

– Абсолютно не ощущал. Даже ни с кем из них не контактировал.

 

– Никто. У нас даже телефонных разговоров не было.

 

– Я уверен, что это была естественная смерть. С большим сожалением говорю об этом, потому что я знал Игоря очень давно, работал с ним и в парламенте, и вне его стен. Я считаю, что эту тему нужно закрыть, потому что любое ее поднятие травмирует семью. И, в конце концов, если кому–то это интересно, то есть юридические, процедурные возможности проверить это. Хотя все врачебные заключения сказали свое слово.

 

– Я еще раз говорю, что Игорь принимал участие в сделке весьма опосредовано. Единственное – передо мной было моральное обязательство, которое, я уверен, что я выполнил, я поступил согласно его воли. И это было сделано.

 

– Я не читал это заявление, но мне смешно! Хочу сказать, что это заявление человека, не имеющего ни одного процента акций. Какое отношение он имеет к проведению собрания акционеров?

 

– Нет, представитель приехал позже... До этого мы общались с Константином Эрнстом, он сказал, что просто не успевает. Тем не менее, мы согласовали и сделали на собрании то, что хотело ОРТ. Основным пожеланием Эрнста было присутствие в наблюдательном совете кого–то из представителей ОРТ.

 

 

– Это хороший бизнес.

 

– Бизнес был эффективен. Но, опять таки, в силу определенной заангажированности его эффективность была снижена. Я не хочу это выражать в процентах. Я менеджер, через год я вам смогу сказать, как изменилась картина.

 

– Сейчас в Украине политический кризис и в этом контексте звучат заявления, что появление канала, который просто физически контролируется из России – потому что акционер находится в России – это может быть российской картой в украинской политике. Например, на некоторых сайтах есть такие комментарии, что Тимошенко появилась на канале "Интер" – это неспроста. Потому что это сценарий российского влияния для дестабилизации ситуации в Украине. Это мнение комментаторов, не мое...

 

– Первый вопрос, который у меня возникает: а что бы было, если бы мы отказали Тимошенко в эфире? Что бы говорили, кем управляется канал?

 

– Нет, это было наше предложение, но могу сказать лишь одно, что это была новость. Были высокие рейтинги и с точки зрения коммерции канал выиграл.

 

– Пожалуйста, но я только одно могу сказать: моя семья живет здесь, мои дети здесь ходят в школу. Поэтому я был и остаюсь украинским человеком. Пусть я сегодня работаю в России… Мало того, я работаю в компании ("Евраз групп"), которая является люксембургской.

 

Это интернациональная компания. У нас есть предприятия в Италии, Чехии (там еще сделка не закончилась, но мы признаны победителями тендера). У нас есть предприятия в России, у нас есть интересы в Украине. У нас достаточно масштабный бизнес. Если бы я, например, работал в американской компании или польской – это бы означало, что существует влияние этих государств или что?

 

– Первое, что я собираюсь делать, это точно придерживаться условий лицензии и, безусловно, следовать тому, что там написано. Что касается украинского и русского языков – то, на мой взгляд, то, что даже мы с вами ведем сейчас интервью на русском языке, это ни коим образом не противоречит смыслу сказанного.

 

Я считаю, что украинизация как таковая должна происходить через наполнение материальных и духовных составляющих, но точно не в приказном порядке. Вы знаете, я баллотировался и был депутатом от Крыма, вы знаете о достаточно протестных настроениях по этому поводу в Донецкой, Луганской, Харьковской областях.

При этом люди ощущают себя украинцами и понимают, что у нас есть и закон о языке. В любом случае тенденция перехода на украинский язык будет усиливаться. Могу сказать лишь одно: если есть украинский канал, который с удовольствием смотрят жители восточных областей и Крыма, то это нужно воспринимать как преимущество, потому что если мы просто закроемся глухой шторой, то люди будут получать информацию из других источников.

 

– Он не будет менять свой формат, а останется в том, в котором есть.

 

– Есть условия лицензии, согласно которым мы должны выдерживать ряд своих продуктов в процентном соотношении. Это будет делаться. На сегодняшний день есть общая тенденция, которая влияет на политику закупки и производства. Я считаю, что, например, такие вещи как сериалы будут больше и больше уходить в украинскую тематику. Этому можно только порадоваться. В то же время возможен ряд развлекательных программ, которые будет закупаться. Сейчас дано поручение правлению и они должны подготовить некую программу, которая потом будет одобрена наблюдательным советом.

 

– Абсолютно нет.

 

– Было мое заявление с просьбой об отставке, которое подписал президент. Если бы я цеплялся за должность, я бы остался, но из–за того, что я бизнесмен, я во всем хочу видеть смысл.

 

На то время я просто уже не видел смысла своего нахождения на этой должности в том составе правительства – ибо все то, за что я отвечал, было либо дублировано, либо ему придавалось другое политическое звучание.

 

Я отношусь к этому христомтийно: если вы хотите, чтобы данная должность соответствовала другому курсу, то вам нужен человек, который искренне готов эту политику представлять.

 

Я был внутренне не согласен, соответственно, я не имел права возглавлять это министерство на том момент.

 

– Вы ушли в никуда?

– Да, на тот момент я ушел в никуда. Достаточно активно занимался английским языком, занимался семьей какой–то короткий период времени... На самом деле, был удовлетворен. И уже много позже, где–то через полгода у меня появилось предложение от моего близкого товарища поработать в "Евраз".

 

– Конечно.

 

– Да, я стал совладельцем "Евразхолдинга" в небольшом проценте. Ибо компания оценена в свыше 5 миллиардов долларов.

 

– Да нет, это публичные данные. Около двух процентов.

 

– Я отвечаю за три больших блока. Фактически я пришел на должность исполнительного директора, а сейчас моя должность называется "операционный управляющий". Здесь у меня включено три составляющие – производственный блок, коммерческий блок и социальная политика, потому что в компании совокупно работает больше ста тысяч человек.

 

– Как металлургическая компания – номер один.

 

– А НЗФ никогда не был проектом холдинга. Он совершенно не вписывается в нашу стратегию.

 

– Мы размышляем над участием в конкурсе по "Криворожстали".

 

– Нет, мы только получили документы. Эту сделку изучает инвестиционный департамент. Мы пока не проводили никаких совещаний с точки зрения подсчетов всех "за" и "против".

 

– Это личная история крупнейших акционеров "Евраза", которые для себя принимали решение участвовать в ферросплавном бизнесе.

 

– Да, естественно. Александр Фролов, Абрамов и я. Конечно, у них доли больше, у меня – меньше, но тем не менее…

 

Мы для себя принимали решение, но я участвовал там как инвестор. Я не вел эту сделку. Компания слишком большая, у нас достаточно четко сегментировано, кто чем занимается.

 

– Насколько я понимаю, мы ждем решения судов.

 

– Вы знаете, точно не могу вам комментировать эту сделку, потому что я ее не вел. Я принял стратегическое решение, что я в пакете с ребятами.

 

– Это принципиальные вещи. Есть просто вопросы доверия друг к другу, и если мои партнеры посчитали необходимым и сделали мне предложение, то сказал: "Ок".

 

– Я вообще считаю, что реприватизационные действия ошибочны по определению.

 

– Справедливость – это предложение новых условий игры и вовлечение в них всех игроков. И когда в самом начале анонсировали возвращение "Криворожстали", то там, по–моему, все с этим согласились – и внешние инвесторы, и внутренние. Но развивать эту тему достаточно опасно.

 

Сегодня спросите, считается ли хорошим инвестиционный климат в Украине – получите ответ. Ожидания были совершенно другие, согласитесь!

 

Я могу точно сказать, что реприватизация – стратегически это неверно. Потому что, в конце концов, когда вы говорите о восстановлении справедливости, то в глобальном смысле – это предоставление возможностей людям жить по–другому, а не отбор чего–то и разделение его.

 

Люди, которые шли на площадь, они не шли за то, чтобы отобрать что–то у кого–то, они шли за новые условия жизни.

 

– Я могу сказать только одно, что я уже в то время был в Москве и достаточно активно работал. Мало того, я был включен в этап постигания огромнейшей компании. Я человек контракта, подписал его с "Евразом", действовал, действую и буду действовать в интересах "Евраза".

 

И, конечно же, я приезжал на субботу–воскресенье несколько раз во время революции в Киев. Эти события были захватывающие, я бы сказал. Та энергетика, которая была во время революции, вдохновляла. Казалось, что использование этого мощного доверия, энергии способно качественно поменять страну за быстрый период времени. Это всячески мной внутренне поддерживалось и радовало.

 

– Активно. Дети политизировались очень быстро, даже самая маленькая. Был действительно какой–то подъем. Жена участвовала в том, в чем могла, условно говоря – в сборе вещей, продуктов…

 

– Он у меня предусмотрен в два этапа. Первый этап подходит к концу в этом году и следующий этап будет на период от трех до пяти лет.

 

– Я не буду разрывать контракт не ради украинской политики. Это некорректно, потому что я не буду возвращаться в украинскую политику.

 

– В ближайшее время.

 

– Есть очень хороший фильм, который называется "Никогда не говори никогда".

 

– Я не поддерживаю политических контактов ни с Пинчуком, ни с Богословской. Инна развивает и делает собственный политический проект, абсолютно ни коим образом не сочетаемый со мной. А с Виктором, думаю, по–серьезному последний раз общался года два назад.

 

– Все гораздо проще, чем казалось тогда. Там было много факторов, но если брать в целом, я думаю, что либеральные проекты по своей сути трудно проходимые. Ведь они диктуют напряжение сил, они диктуют, что ты фактически должен зависеть от себя, действовать без посторонней помощи. Тебе должны предоставить равные условия, а дальше – сражайся.

 

Конечно, шансы либеральной политики достаточно сложные, когда предлагается некий социализм, в том смысле, что "мы заработаем – вам дадим, распределим, вы получите, это будет бесплатно, вам не нужно особо напрягаться". Я думаю, что после 70 лет социализма это был очень сложно воспринимаемый проект.

 

Но если вернуться в ретроспективу, то я нисколько не жалею о нем, потому что по этим принципам живу сам. И я считаю, что в этом единственный выход – движение за сильными, движение вперед. А как поднять, например, конкурентоспособность страны? Каждый на своем участке практически проповедует то же самое. В частности вы, проект "Украинская правда" или то, что делаю я в "Евразе" – мы в своем секторе стараемся стать первыми.

 

– Я иногда даже удивляюсь, насколько далеко мысли у людей заходят! Как вообще можно это представить?

 

– Безусловно, я делаю деньги! Я не продаю молоко, я не продаю мебель, как сейчас я не продаю металл. Я делаю деньги. Я взял проект "Укрсоцбанк" на стадии, когда он стоил дешево, сделал за короткий период времени солидную добавленную стоимость и получил премию–предложение за его стоимость. Я был обязан его продать.

 

– Даже если я скажу, что это неправда, я не думаю, что мы нейтрализуем слухи. Для меня неинтересно по этому поводу что–либо говорить. Если люди хотят думать именно так, таким образом утилизируя свою собственную энергию по отношению ко мне, то дай Бог... Пусть им будет легче!

 

Слава Богу, ни один из коммерческих проектов, которые я делал, не был убыточный для меня и не был проигран. Никакие долги ни по политической кампании, ни по коммерческим делам я вообще в своей жизни не покрывал.

 

– А что даст ответ на этот вопрос?

 

– Не понимаю, в чем смысл... Даже если вы составляете рейтинги, в чем их смысл?

 

– Ну, мне нет. Я вам скажу абсолютно искренне, я никогда не считал, потому что активы абсолютно разные, их рыночная стоимость может колебаться.

 

– Являюсь.

 

– Я могу по–другому ответить на этот вопрос. "Евраз" – это не единственный мой актив. И кроме "Интера" у меня есть еще несколько активов, акционером которых я являюсь.

 

– Нет, конечно... На самом деле, мы не пересекались и не имели никаких родственных связей.

 

– Я не могу сказать, что мы после этого не контактировали. Это будет неправда…

 

– Даже если это бывало, это не было какими-то знаковыми вещами. В памяти это не сохранилось…

 

– Это невозможно, потому что я не даю для этого никакого повода.

 

– Я занимаюсь в Москве бизнесом.

 

– Для меня выше вероятность увидеть бурых медведей, потому что наши заводы находятся в Сибири и на Урале! (Смеется.) Я много времени провожу там и при первой же возможности я приезжаю в Киев к своим детям.