Как Александр ІІ захотел изучать древности в Одессе

Живой интерес к предметам старины, зародившийся в России XVIII в., особенно вырос в правление «просвещенной» императрицы Екатерины II. С покорением Тавриды и других районов причерноморского юга «классические древности» стали регулярно поступать в Петербург, Москву, многократно усилив пришедшее ранее с Запада поклонение перед античной культурой. В следующем столетии поначалу любительское собирательство памятников эллино-римской эпохи приобрело небывалый размах, дав первые ростки научного подхода к материальной культуре Древней Греции и Рима.

В 1839 г. в Одессе создается Общество истории древностей, которому в 1872 г. Александр II даровал «в воздаяние заслуг, оказанных отечественной науке», наименование Императорского (ИВ 1914: 555).

Императорское Одесское общество истории древностей (далее ИООИД или Общество) было первой в своем роде организацией в причерноморском регионе. Его деятельностью на протяжении восьми десятков лет обеспечивалась тесная связь людей, имевших то или иное отношение к древностям, — от случайных обладателей ими до профессиональных исследователей. В результате всевозможные находки и раритеты из частных коллекций закономерно попадали в поле зрения ученых, публикации и выводы которых находили свое место на страницах объемистых «Записок ИООИД». Так усилиями Общества создавалась солидная научная база исследования памятников античной и средневековой эпох на юге империи, а Одесса становилась крупнейшим центром российской исторической науки.

В полном соответствии со вкусами XIX в., отвечавшими реальным археологическим возможностям края, включая и Бессарабию, пристрастия ИООИД концентрировались вокруг открытий материальных остатков античного времени. В этом легко убеждают публикации трех десятков томов «Записок», дающие одновременно и ясные представления для составления топографии бессарабских привязанностей Общества. Здесь выделяются две основные географические зоны происхождения реликтов древнегреческой и римской цивилизаций: Нижнее Поднестровье с Аккерманом и низовья Дуная, включая и известный своими античными реликтами остров Змеиный (Фидониси, Левка). История изыскания памятников античности в каждой из них складывалось по-своему в связи с политической судьбой земель Дунайско-Днестровского района и положением в пространстве по отношению к местонахождению штаб-квартиры ИООИД.

Прочное пребывание приднестровских территорий под властью России с 1812 г., их относительная отдаленность от государственной границы империи на западе и сравнительная близость к Одессе при возможностях транспортных средств XIX — начала XX вв. имели большое значение в качестве объективных условий для полевых изысканий. Они были в этих местах сравнительно более плодотворными и систематическими.

Иной была ситуация в Придунавье. Кроме того, что Одесса отстояла более чем на 200 верст, район не раз оказывался вовлеченным в театр военных действий, а после бесславной Крымской кампании на два десятилетия был потерян российской короной. Разумеется, в условиях нестабильного существования, когда неоднократно изменялся политический статус края, а отчасти и состав населения, трудно вести речь об изучении древностей. Складывавшиеся не лучшим образом обстоятельства заметно сказались как на степени исследованности памятников материальной культуры, так и на сохранности добытых вещей. О некоторых из находок известно порой только из кратких и весьма невнятных упоминаний того давнего времени.

Изучение документов из фонда 93 Государственного архива Одесской области, а также Одесской государственной научной библиотеки им. А.М.Горького и Национального архива Республики Молдова (далее соответственно — ГАОО, ОГНБ, НАРМ) в определенной мере открывает историю исследования обществом античных памятников Бессарабии со слабо освещенной до сих пор в историографии стороны. Их анализ целиком подтверждает районирование деятельности Общества, легко устанавливаемое по данной публикации. Вовсе не удивляет то, что преобладающее количество материалов касается находок в Аккермане и его округе. Эта традиция одесских археологов-античников, уходящая корнями в прошлое столетие, продолжает господствовать и теперь. Преемственность можно усмотреть и в широком использовании современными исследователями древней Тиры достижений российской науки минувшего века и, особенно, результатов работ ИООИД (Карышковский, Клейман 1985: 18-25 и др.).

Среди пионеров в деле привлечения к поиску в области античной истории Северо-Западного Причерноморья архивных материалов, хранящихся в Одессе, следует по праву признать П.О.Карышковского. Отдавая дань высокому авторитету ученого, можно еще раз подчеркнуть: именно благодаря обращению к документам, ему удалось вернуть исторической науке казалось бы навсегда утраченные эпиграфические и нумизматические памятники Ольвии и Тиры (Виноградов 1990: 6-7).

В продолжение давно и четко обозначившихся линий изучения памятников античной цивилизации в крае хотелось бы предложить сведения из ряда архивных документов, касающихся изысканий Общества 1840-1904 гг. в Бессарабии. Не исключено, что приводимые сообщения будут полезны для уточнения мест находок известных образцов древностей греко-римской эпохи, способствовать успеху в поиске новых археологических памятников в приморской части междуречья Дуная и Днестра, вопрос о которых ставится учеными (Гудкова 1989: 69-70). Может представлять интерес и то, что сведения некоторых архивных источников при сопоставлении с накопленными за последние десятилетия знаниями об открытии остатков материальной культуры античности дают основания для любопытных выводов уже в рамках настоящей статьи. Подборку данных по районам мы открываем наиболее ранними сведениями, придерживаясь и далее проблемно-хронологического принципа изложения.

Первая удача пришла Обществу из Аккермана летом 1860 г., когда в Одессу поступили памятники, присланные стараниями заведующего работами гавани на Днестровском лимане, любителя старины статского советника Струкова. Приложенное письмо из Инспекции сельского хозяйства южных губерний сообщало, что при строительстве каменной пристани, которое вел от Общества пароходства и торговли инженер Аркадий Антонович Дьяченко, в прибрежном обрыве сделаны замечательные открытия. Расчищая берег, рабочие нашли «мраморную статую с отбитыми частями, мраморный торс и мраморную надгробную плиту с рельефными изображениями и надписями». Со ссылкой на слова инженера указывалось: «Над обрывом существуют мраморные остатки значительного строения, которые вероятно будут уничтожены при производстве местной копки камня на пристань, если не придет кто-либо опытный в древностях для определения важности такого открытия». Вместе с указанными вещами в Одессу были отправлены «две головы, найденные в земле того же обрыва» (ГАОО 93-1-52: 57 — здесь и далее обозначения архивных документов даны в последовательности: архив, фонд, опись, дело, лист/страница).

Аккерманские находки вызвали в Одессе большой научный интерес, и в Бессарабию направился Николай Николаевич Мурзакевич, профессор Ришельевского лицея,  первый секретарь Общества (1839-1875 гг.), а затем его вице-президент — с 10 марта 1875 г. по день кончины 15 сентября 1883 г. О результатах поездки секретаря 14-15 августа известно из датированного 18 августа отчета, представленного в ИООИД и заслушанного на 110-м заседании 25 октября 1860 г. Из текста этого документа следует, что предметы, принадлежавшие «к древней эллинской эпохе», найдены в переложенном слое и, скорее всего, «заброшены» на берег в средние века. Прекрасные вещи имели особенную важность для общества еще и потому, что такие находки случились «в Аккермане в первый раз» со времени возникновения ИООИД.

Кроме того, при осмотре обрыва берега Н.Н.Мурзакевич заметил «на каменном грунте, прикрытые черноземом и мусором три древнейшие гробницы, выкопанные в земле в виде верхнего полушария, внутри вымазанного слоем извести». В обнажившихся в срезе берега погребальных сооружениях полусферического профиля ученый отметил следы огня и пережженных человеческих костей. Неподалеку обнаружились еще две «земляные гробницы, но не круглые, а сложенные из глиняных черепиц на угол». Эти погребальные камеры, имевшие в разрезе треугольную форму, также содержали кальцинированные кости людей. Автор написал в отчете: «По всей видимости, открывшиеся гробницы принадлежат к отдаленной эпохе, быть может к той, когда эллины здесь, за 600 лет до Р.Х. начали заводить торговые притоны». Чтобы в будущем возможные древние вещи не попадали в частные руки, секретарь Общества обратился в Одесскую контору пароходства и торговли, а также к Бессарабскому губернатору с прошением сделать распоряжение «к собранию находок» для последующей передачи в ИООИД. В обоих случаях на просьбы были даны удовлетворительные ответы.

Таким образом, находки 1860 г. повернули лицом к науке о древностях не только дотошных ученых и вездесущих антикваров, но и администрацию края — от аккерманского городничего до начальника Бессарабской области генерал-лейтенанта Фантон де Веррайона. Именно поэтому весть об аккерманских античных памятниках нашла отражение во многих документах общества (ГАОО 93-1-4: 7; 93-1-52: 60-61; 93-1-158: 126, 133, 141; НАРМ 2-1-6975: 3-11).

В известной мере следствием событий 1860 г., взбудораживших сформировавшуюся вокруг ИООИД научную и околонаучную общественность, является поездка в Аккерман спустя шесть лет Ф.А.Струве. Результаты этого посещения правобережья Днестровского лимана изложены в «Археологических заметках», представленных автором на 134-м заседании 21 сентября 1866 г. (ГАОО 93-1-4: 102, 149; 93-1-159: 3). На наш взгляд, не менее важную роль в деле охраны памятников старины сыграло письмо, направленное после доклада Ф.А.Струве губернатору Бессарабии от имени Общества уже 28 сентября. Его оригинал за подписью Н.Н.Мурзакевича, сохранившийся в НАРМ, трактует древности как достояние науки и всей страны. В этой связи констатировалось: «Великая утрата сделана для местной истории тем, что случайно находимые памятники попадали в руки людей несведущих, пропадали, к сожалению, бесследно, между тем как такие находки, своевременно осмотренные и знающими людьми обстоятельно описанные, доставили бы богатый материал для истории страны». Впрочем, помимо упования на то, что «дальнейшие открытия в Бессарабской области не останутся безвестными», письмо указывало и на некоторые случайные находки в Аккермане. Среди античных остатков в документе упоминается об открытии древних погребений. «При копании фундамента для паровой мельницы на берегу Днестра были видны человеческие остовы, глиняная слезница, наверное, греческого происхождения» (НАРМ 2-1-7864: 1, 2).

Несмотря на то, что реакция в Кишиневе была положительной и 5 октября был разослан по всей Бессарабии циркуляр, предписывавший местным органам власти доставлять в Общество находимые в земле предметы древности, новые значительные открытия в течение последовавших двух десятилетий стали редкостью. Одна из самых важных находок этого периода, дошедших в ИООИД, — римская надпись, обнаруженная на винограднике близ города в 1890 г. членом Общества А.А.Матвеевым. С сообщением о ее содержании выступил на одном из заседаний профессор Новороссийского университета Владимир Норбертович Юргевич, вице-президент ИООИД в 1883-1898 гг. На основании названных в тексте надписи имен правивших тогда в Римской империи особ — Септимия Севера, Каракаллы, Геты и их титулов исследователь датировал памятник 198 г. н.э. Он рассматривал его в качестве еще одного доказательства своего мнения о тождестве местности, занимаемой Аккерманом, с древней Тирой (ГАОО 93-1-7: 26, 27; ОГНБ. Отчет 1889/1890: 4, 7). Тем не менее, надписи осталась едва ли не единичным археологическим фактом, вырванным из античного культурного слоя. Гораздо важнее — открытие древних комплексов, происшедшее в следующем десятилетии.

На 289-м заседании 16 сентября 1895 г. Общество заслушало составленное четырьмя днями ранее отношение аккерманского полицмейстера о новой находке на днестровском берегу. Сообщалось о раскопанном на даче Ицки Вольфовича Зисьмана (в другом случае дана фамилия Зусман) песчаном холме, в котором на глубине 1,5 саженей — более 3 м — открылась «полуразрушенная катакомба». Это сооружение, сложенное из крупных блоков известняка и оштукатуренное изнутри, как будто бы имело разрисованные арабесками внутренние стены. Длина усыпальницы составляла 5,5 аршин — почти 4 м; перекрытие было арочным; а в каменном полу, которым служила «природная скала», обнаружились две «гробницы» — погребальные камеры — длиной 3 аршина и 4 вершка, глубиной 13 вершков (примерно 2,2 и 0,6 м). Находившийся случайно в Аккермане профессор Новороссийского университета Александр Александрович Кочубинский отнес раскопанную И.В.Зисьманом катакомбу «к периоду до Р.Х.» Поскольку тут ожидались исторически ценные находки, полицмейстер принял меры для охраны памятника.

После получения сведений из Аккермана, Общество по предложению вице-президента командировало туда своего эксперта. Им был Эрнест Ромуальдович фон Штерн, человек, более других сделавший в конце XIX — первых десятилетиях XX вв. для археологического изучения Тиры.

Уже 26 сентября два профессора — А.А.Кочубинский и Э.Р.фон Штерн — представили подробный отчет «О поездке по поручению общества в Аккерман для исследования открытой там гробницы». Из этого текста видно, что наблюдения, связанные с вновь обнаруженным памятником, были самым тщательным образом задокументированы. Кроме точных сведений о характере сооружения и выводов о его древности, находку зарисовали и сфотографировали. Состоявший из двух камер склеп находился под песчаной насыпью высотой 5,32 м. Сложенную на скале из массивных плит усыпальницу открыли в двух верстах от центра города, справа от дороги, ведущей вдоль лимана к колонии Шабо. Это произошло случайно, когда владелец участка, решив устроить каменоломню, снес часть большого кургана. Полные сведения о памятнике исследователи доложили для обсуждения на 290-м заседании ИООИД (ГАОО 93-1-106: 76, 76 об., 82-84).

Интерес к склепу не ослабевал достаточно долго. Об этом говорит один пассаж из письма Э.Р. фон Штерну от 17 февраля 1896 г. Автор послания — член Общества, аккерманский нотариус Владимир Исаакович Штулькерц, ставший летом того же года первым заведующим крепости. В.И. Штулькерц писал: «Сарматская могила стоит спокойно и не разрушается. Не можете ли Вы мне о ней сообщить кое-что для иностранного журнала?» (ГАОО 93-1-107: 13 об.). Обратил внимание на гробницу и известный архитектор Александр Львович Бертье-Делагард, принявший на себя с 22 января 1899 г. обязанности вице-президента ИООИД. Посетив Аккерман 14 апреля, он вскоре завершил «Доклад ИООИД о состоянии Аккерманской крепости и мерах необходимых для ее поддержания в возможной сохранности». В нем, помимо освещения основного вопроса, говорится и об открытом тремя годами ранее каменном склепе: «Посетили редкую и большую могилу, найденную при разборе кургана в 1895 г.» Автор высказывал сожаление, что «роскошный» погребальный памятник, в котором, по всей видимости, находилось «огромное количество вещей», был «частно разрушен и разграблен до его нахождения». По мнению А.Л.Бертье-Делагарда наиболее вероятной датой сооружения гробницы следует считать I-II вв. н.э. Вице-президенту Общества удалось разгадать тайну «арабесок» — «это продукты атмосферных влияний на гладкую штукатурку, а не дело умысла человеческого» (ГАОО 93-1-114: 8, 8 об.).

В отличие от находки 1895 г., изученной тогда же профессионалами, склепу, открытому в Аккермане в 1904 г., повезло куда меньше. Информацию об этом памятнике мы почерпнули из писем в адрес Общества, посланных Ферапонтом Михайловичем Кречуном, заведовавшим аккерманской крепостью с 23 октября 1900 г. В письме от 3 августа 1904 г. он впервые сообщал, что во дворе купца Литвина при земляных работах, проводившихся «для устройства водосточной ямы», рабочие вышли на «огромную квадратную каменную плиту аршина три в ширину и длину» — более 2 м. Когда они стали углубляться в землю рядом с находкой, выяснилось, что одна «сторона плиты лежит на каменной стене, сложенной из огромных камней». По сообщению Ф.М.Кречуна аккерманский полицмейстер вроде бы разрешил владельцу усадьбы разбить плиту и продолжать работу. И все же Литвина удалось уговорить прекратить дело до получения вестей из Одессы. Уже в этом письме автор недоумевает как вовсе остановить разрушение памятника, а в следующем — от 13 августа он писал, что камни во дворе Литвина разбиты якобы с ведома властей. В ходе дальнейших варварских раскопок из гробницы было «вынуто 7 скелетов». Между тем из Одессы никакой реакции не последовало. В новом письме из Аккермана от 16 августа сказано: «Раскопка во дворе Литвина сделана и открыта яма, построенная стенами наподобие гробницы, и в конце ее отверстие для двери, за этим отверстием снова видны плиты». Ф.М.Кречуну вроде бы удалось вторично упросить хозяина приостановить работы на несколько дней, но тот требовал действовать быстрее, поскольку «яма среди двора» не позволяла складывать на усадьбе «земледельческие машины», которыми Литвин торговал. Впрочем, появившиеся было надежды не принесли желаемого результата. Это видно из письма заведующего крепостью от 25 августа: «Гробница во дворе г. Литвина разрыта. Говорят, что нашли кости людей и верблюда, древностей, по их заявлению не было». Наконец, прямо указывалось, что торговец «от раскопки уклоняется», хотя отправитель письма еще надеялся добиться согласия провести «хоть на день раскопку для наших кладоискателей-любителей». В итоге, обещая сообщать ИООИД, «если что отыщется», почти отчаявшийся Ф.М.Кречун добавил: «Приезжать нет надобности» (ГАОО 93-1-121: 63-65, 72).

Этим ограничиваются сведения о находках в Аккермане и его окрестностях, которые нам удалось обнаружить в архивных документах Общества. Как можно легко увидеть, информация об античных памятниках касается главным образом погребальных сооружений, что особенно интересно в связи с нерешенностью вопроса о некрополе Тиры и находками в последние десятилетия захоронений греко-римской эпохи, в том числе и склепов.

Сообщения об открытиях в землях, прилегающих к левому берегу Дуная в его низовьях, гораздо в большей мере рассеяны на географической плоскости. На первый взгляд, памятники этой зоны могут показаться не столь впечатляющими, но нельзя не отметить, что их слабая изученность скрывает возможности новых трактовок на основе архивных материалов. В этом отношении мы и рассматриваем документальные данные о древностях из Нижнего Подунавья.

Своего рода мостиками между двумя зонами интересов ИООИД в Бессарабии несомненно являются знаменитые «змиевы» валы, которые традиция издавна относила ко времени римских завоеваний. На эти достопримечательности края Общество обратило внимание едва ли не сразу после своего создания. По известным нам документам, уже на 4-м заседании 14 марта 1840 г. по предложению президента, попечителя Одесского учебного округа Дмитрия Максимовича Княжевича было принято решение сделать съемку наиболее выдающихся древних объектов в междуречье Дуная и Днестра, в том числе «римских Траяновых валов». Для реализации этой задачи на имя Бессарабского Военного губернатора Павла Ивановича Федорова было направлено письмо за подписями Д.М.Княжевича и Н.Н.Мурзакевича. В нем среди ряда «немых памятников древностей», которые подлежали топосъемке речь шла и о составлении планов Верхнего и Нижнего Траяновых валов. Тогда же член-корреспондент Общества Нелидов сообщал из Кишинева, что «приступил к собиранию сведений о так называемых Траяновых валах». Он предлагал, взяв план у губернского землемера, изучить валы на местности и провести раскопки во рвах — «не отыщется ли какая-нибудь монета, могущая, хотя бы приблизительно, показать эпоху возведения столь огромной насыпи». Нелидов обещал сделать для Общества рисунки разрезов вала, собрать информацию у жителей. Кроме того, в письме подчеркивается: «Очень замечательно, что все валы, находящиеся в Бессарабии, имеют ров с северной стороны» (ГАОО 93-1-1: 21-23; 93-1-55: 20, 20 об.; НАРМ 2-1-3441: 7-8).

К Нижнему Подунавью примыкает и остров Змеиный, документы о находках античных реликтов на котором относятся к 1843 г. В деле по 1-му столу канцелярии Измаильского градоначальника имеются сведения о находках на Змеином, называвшемся тогда Фидониси; рапорт об этом Бессарабскому военному губернатору. Сохранился список предметов древности, представленных генерал-лейтенанту П.И.Федорову, в котором значатся 73 экземпляра античных монет — в основном римских, а также причерноморских городов, в том числе Ольвии, Одессоса, Том, Эпира, Калатианы, «царей Тракии и Босфора Киммерийского»; глиняные обломки в виде человеческих и конских голов; металлические изображения, среди которых Купидон и мышь; «5 камушков с вырезанными на них фигурами». Все эти находки губернатор направил Обществу вместе с подписанным им посланием, в котором говорилось: «Командированный на о.Фидониси для содержания оного в практическом положении на время производства там работ маяка комиссар измаильского карантина Алексеев имел случай отыскать на сем острове разные древние монеты и другие вещи в прилагаемом у него списке значащиеся. Препровождая при сем древности эти, имею честь покорнейше просить общество принять их и известить меня о получении уведомлением» (НАРМ 2-1-3777: 1-3).

Другие имеющиеся в наших руках данные свидетельствуют о древностях, непосредственно связанных с Нижним Дунаем. Например, 1845-1846 гг. датируются документы о находках поблизости от болгарской колонии Картал (ныне с. Орловка Ренийского района Одесской области, Украина). Вопрос о них обсуждался на 39-м заседании Общества 18 октября 1845 г., когда рассматривалось помеченное 10 августа отношение попечительского комитета об иностранных поселенцах Южного края России за № 5399. Речь шла об открытии крестьянами из Картала 10 камней с римскими надписями и барельефами. По распоряжению Министерства государственных имуществ эпиграфические памятники до поры хранились на месте обнаружения, но по желанию ИООИД могли быть переданы в его «музеум». Когда таковое было изъявлено, начальник Черноморского флота и портов предписал Николаевской кораблестроительной экспедиции перевезти находки из Измаила в Одессу. О положительном решении вопроса стало известно на заседании 30 мая 1846 г. На следующем 44-м заседании 16 октября члены Общества узнали, что «14 кусков камней» препровождены из Картала в Измаил еще распоряжением от 25 апреля. Из записи в журнале заседаний Общества 18 декабря можно узнать, что передача камней с надписями и барельефами разрешена министром государственных имуществ, а найдены они в 1840 г. (ГАОО 93-1-2: 18, 32, 37, 49).

Среди изученных нами документов Общества другие данные об античных памятниках на Дунае отстоят от предыдущих на пол века. В бумагах, касающихся переписки, хранится протокол, составленный 2 февраля 1895 г. приставом Рени. Согласно его содержанию, в этот день в полицейское управление пришел ренийский житель М.В.Мыйна и заявил о нахождении им 29 января на собственном винограднике в урочище Бужор клада золотых монет — всего 500 экз., «которые находились в земле без всякой посуды». В документе имеется и определение: «Все монеты древнегреческие, в числе которых 364 штуки под названием золотой статир Филиппа Архидея, типа Александра Великого и 130 штук тетрадрахма Александра Великого и 6 штук статир Тарента». Сокровище весом 10 фунтов и 30 золотников (свыше 4,2 кг) с протоколом представили «на дальнейшее распоряжение в Измаильское уездное полицейское управление» (ГАОО 93-1-101: 34). К сожалению, других архивных материалов по поводу этой чрезвычайно интересной тезаврации мы не обнаружили.

Еще более не ясны данные о другой серии, возможно, также античных монет, связанных с Нижним Подунавьем. Они сохранились в переписке Общества осени 1896 г. В письме инспектора Килийского городского трехклассного училища А.Шиманского от 24 сентября привлекает внимание фраза: «Мастер сапожной мастерской при вверенном мне училище Янко Попандопуло просит меня предложить обществу не пожелает ли оно приобрести принадлежащие ему древние монеты». Вместе с письмом, как следует из того же текста, многолетний член-корресподент ИООИД отправил посылкой монеты — 9 золотых, 60 серебряных и 3 медных. Автор от имени владельца спрашивал сколько монет и за какую сумму Общество может купить у мастера, упомянув, что за один из золотых экземпляров будто бы уже предлагают 15 рублей. О реакции из ИООИД приходится только догадываться по другому посланию, направленному из Килии в Одессу полтора месяца спустя самим Я.Попандопуло. В нем говорится: «Так как до настоящего времени общество ничего не ответило на письмо, то я прошу общество сообщить в возможно скором времени, желает ли общество и за сколько могло бы приобрести принадлежащие мне монеты или же в самом непродолжительном времени возвратить их мне обратно» (ГАОО 93-1-101: 39; 93-1-107: 76). Следов дальнейшей переписки на сей счет мы также не нашли.

 

Высшая Антропологическая Школа 2002